«стрюцкий»

1. стрю́цкий;
2. стрю́цкие;
3. стрю́цкого;
4. стрю́цких;
5. стрю́цкому;
6. стрю́цким;
7. стрю́цкого;
8. стрю́цких;
9. стрю́цким;
10. стрю́цкими;
11. стрю́цком;
12. стрю́цких.

и стрюцкой человек, подлый, дрянной, презренный?

струцкий (стрюцкий)

(народн.) — человек ничтожный, дрянной, презренный, пустой, необстоятельный (мелкий, но важничающий с простым человеком)

Ср. Струцкие!.. Уж это слово им недаром дано-с. Другой весь-то грош стоит, а такого из себя барина доказывает, и не подступайся — засудит; а дал ему целковый или там больше, глядя по делу, да подпоил, так он хоть спирю плясать пойдет.

Островский. В чужом пиру похмелье. 1, 4.

Струцкий (по мнению Достоевского) есть слово, употребляемое в Петербурге для обозначения ничтожного, презренного, неосновательного, крикливого, вздорного пьяницы, пропойцы.

Ср. Достоевский. Дневник писателя. 1877 г. Ноябрь.

СТРЮ́ЦКИЙ и струцкий, стрюцкого, муж. (прост. презр.). «Пустой, неосновательный, ничтожный человек. "Стрюцкий" это ничего не стоящий, не могущий нигде ужиться и установиться, неосновательный и себя не понимающий человек, в пьяном виде часто рисующийся фанфарон, крикун, часто обиженный и всего чаще потому, что сам любит быть обиженным, призыватель городового, караула, властей - и всё вместе пустяк, вздор, мыльный пузырь, возбуждающий презрительный смех: "э, пустое, стрюцкий".» Достоевский.

Сочинитель. Линии взаимодействия, связи и соотношения разных словообразовательных типов слов и разных лексико-семантических категорий отчетливо проступают в так называемых лексических «гнездах», в их строении, в их сцеплениях, в закономерностях их исторических изменений. Само собой разумеется, что структурное значение основного словарного фонда и восходящих к нему словообразовательных цепей очень велико и в этой области структурно-лексических связей. Но типы лексических гнезд, принципы и правила их образования далеко выходят за пределы непосредственного взаимодействия основного словарного фонда и словарного состава языка. При изучении группировки слов по «гнездам» приходится учитывать своеобразие в строении и соотношении непроизводных и производных основ, свойственные разным сериям или разрядам слов, а также разные закономерности связи основ слов с теми или иными аффиксальными элементами. Вместе с тем в разграничении, сочетании и дроблении лексических гнезд ярко обнаруживаются и те социально-исторически обусловленные процессы, которые приводят к обособлению тех или иных слов от лексического гнезда или, напротив, к объединению, сцеплению некогда далеких лексических цепей, а также общие тенденции семантического развития языка — в его историческом движении — в связи с развитием общества. Обратимся к иллюстрациям.

В современном русском языке есть небольшое гнездо слов, связанных с глаголом сочинить — сочинять. Это, кроме сочинить, — сочинение, сочинитель, сочинительница, сочинительство, сочинительский. От этой группы следует обособить омонимы, употребительные в грамматической терминологии и отражающие архаическую семантику соответствующих слов: сочинение (в отличие от подчинения),сочиняться и сочинительный (например, сочинительный союз). Если вникнуть в значения слов сочинить, сочинение, сочинитель, сочинительство, то окажется, что это гнездо слов в современном языке уже лишено внутреннего семантического единства. Слово сочинить, хотя и носит некоторый отпечаток разговорности, свободно выражает два значения: `создать', `написать' (сочинить стихотворение) и `выдумать' (что-нибудь, не соответствующее действительности). В слове сочинитель значение `писать' явно устарело, зато живо разговорное `выдумщик' и даже `лгун' (ср. значения слов сочинительство, сочинительский). И только слово сочинение сохраняет свой книжно-официальный характер. («Собрание сочинений Куприна»; ср. «классное сочинение». Впрочем, ср. также в значении действия по глаголу сочинить: «сочинение небылиц», «сочинение неправдоподобных анекдотов» и т. п.). Вообще говоря, в изменениях значений и экспрессивно-стилистических оттенков этих слов продолжается дальнейшее развитие тех отношений между ними, которые начали устанавливаться в Пушкинскую эпоху в 20—30-х годах XIX века.

Слово сочинитель в русском литературном языке XVIII в. было тесно ассоциировано с именем существительным сочинение (ср. «Сочинения М. В. Ломоносова» и т. п.) и выражало не только положительную, но и официально-торжественную оценку литературной деятельности писателя. Д. И. Фонвизин в своей статье о синонимах так определял значение слова сочинитель. «Сочинитель, кто пишет стихами и прозою... Сочинитель знаменитый» (Собеседник любителей Российского слова. Опыт российского сословника, ч. 10, 1783, с. 137). Выше по экспрессии было лишь слово творец: «Творец, кто написал знаменитое сочинение стихами или прозою» (Ср.: «Между сочинителями нынешнего века славен Ломоносов, творец лучших од на Российском языке». — Там же). В отличие от сочинителя, писателем назывался лишь тот, кто сочиняет прозой.

В20—40-х годах XIX в. в связи с новым пониманием общественных задач и идейного содержания литературной деятельности, распространившимся в прогрессивных кругах, резко изменяется смысл и эмоциональная окраска слова сочинитель. Слово сочинитель становится презрительной характеристикой безыдейного, беспринципного, а иногда и продажного писаки. Это новое экспрессивное содержание слова сочинитель отражается, например, у Ф. М. Достоевского в романе «Униженные и оскорбленные», действие которого относится к 40-м годам (в разговоре старика-помещика Ихменева с дочерью и автором): «...Ну, хоть и не генерал (далеко не генерал!), а все-таки известное лицо, сочинитель.

— Нынче, папаша, говорят: писатель.

— А не сочинитель? Не знал я. Ну, положим, хоть и писатель, а я вот что хотел сказать: камергером, конечно, не сделают за то, что роман сочинил» (Достоевский, 1894, 4, с. 31).

В этой связи любопытно суждение П. А. Плетнева о слове сочинение: «У меня, в литературном суде, нет слова унизительнее, как слово: сочинение. Оно выражает, что талант ни малейшего не показал содействия в работе автора; талант есть известная степень художнической воспроизводительности, а сочинение есть почти механическая работа, составление неорганических частей, без теплоты, не только без жизни» (Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, т. 1, с. 433).

Конечно, история лексического «гнезда» сочинить станет еще более сложной, если обратиться к истории словарного состава русского литературного языка до XVIII в. Но даже и в узких исторических границах двух последних столетий пестрота стилистических отношений внутри этого гнезда указывает на сложность и историческую изменчивость смысловых взаимодействий соответствующих слов с их синонимическими, параллельными лексическими сериями: писать, писатель, писание (произведение); творить, творец, творение, сюда же с 10—20-х годов XIX в. творчество; создавать, создатель, создание, в параллель к слову сочинитель еще поэт, с конца XVIII в. живописец, живописатель, живописать, художник, литератор; с 40-х годов XIX в. беллетрист и др. под. Все эти семантико-стилистические изменения отражают сложный процесс культурно-общественного осознания значения и сущности литературной деятельности, роли писателя в истории культуры.

(О некоторых вопросах русской исторической лексикологии // Виноградов. Избр. тр.: Лексикология и лексикография, с. 85—86).

В архиве сохранились две выписки. Одна, рукой В. В. Виноградова: «У Н. И. Греча: ”Но действительно ли это было так, не могу сказать. Булгарин, как и всем известно, был большой сочинитель“ (Записки о моей жизни. 1930, с. 675)». Другая, в машинописи: «Ср. замечание П. А. Катенина: ”Напрасно силятся защитники нового слога беспрестанно смешивать в своих нападениях и оборонах высокий слог любителей церковных книг с обветшалым слогом многих из наших старых сочинителей, которые напротив держались одинаковых с новыми правил и только от того не совсем на них похожи, что разговорный язык в скорое время переменился“» (Сын Отечества, 1822, т. 77, с. 76). — Л. А.

См. родитель

СТРЮЦКИЙ

Есть слова, неупотребительные или малоупотребительные в общей литер атурно-разговорной речи, но очень существенные для разных стилей художественной литературы. Таково слово стрюцкий. В современном литературном языке оно уже устарело. Правда, оно еще встречается, хотя и не так часто, и в современном просторечном употреблении. Оно внесено в «Толковый словарь» Д. Н. Ушакова и определено так: `пустой, неосновательный, ничтожный человек' (Ушаков, 4, с. 568).

Еще раньше оно было зарегистрировано Далем в «Толковом словаре» (1882, 4, с. 354): « Стр ю́цкий и стрюцко́ й человек, подлый, дрянной, презренный». А. И. Соболевский, знавший это слово в живом московском употреблении, указал на этимологическую связь его с бастрюк, особенно с прилагательным бастрюцкий (сын) (РФВ, 1911, № 3—4, т. 66, с. 345. «Мелочи»). Ср. шлык из башлык. Бастрюк же у Даля обозначает `выродок'; `пригульный, небрачнорожденный' (с пометой: воровское) (сл. Даля, 1880, 1, с.53).

А. Преображенский признал это объяснение вероятным. П оэтому, хотя сам слышал это слово лишь в форме прилагательного стрюцкий, он восстанавливает как первичное слово: «стрюк, Р. стрюка́ (?); стрю́ цкий бранное и ироническое без определенного значения, в роде презренный, дрянной» (Преображенский 2, с. 405).

Бастрык, бастрюк — слова, известные областным, преимущественно южным [великорусским] говорам и воровскому жаргону. Они находят соответствие в укр. байстрюк, байструк и в польск. bastrak. Возможно, что и в русских говорах бастрык, бастрюк являются заимствованием из украинского языка. В украинский же и польский языки это слово вошло из нем. bastard³⁷².

Есть основания предполагать, что в литературный язык слово стрюцкий попало из речи деклассированных люмпен-пролетариев, из «блатной музыки», из низовых жаргонов города, где оно в свою очередь в деформированном виде укрепилось не без влияния южно-западнорусской народной речи. Но какова бы ни была этимология слова стрюцкий, оно приблизилось к русскому литературному языку из жаргонов и диалектов устной речи не ранее второй половины XIX в. Оно употребляется и комментируется в комедии А. Н. Островского: «В чужом пиру похмелье» (д. 1, явл. 4). Им пользуется купец Андрей Титыч:

«...эти стрюцкие такие дела с нами делают, что смеху подобно.

Лизавета Ивановна. Что у вас за слова такие! Какие-то стрюцкие!

Андрей Титыч Уж это слово им недаром дано-с. Другой весь-то грош стоит, а такого из себя барина доказывает, и не подст упайся, — засудит; а дал ему целковый или там больше, глядя по делу, да подпоил, так он хоть спирю плясать пойдет».

Аполлон Григорьев в воспоминаниях «Мои литературные и нравственные скитальчества» упоминает и о комедии Островск ого «В чужом пиру похмелье» и о слове стрюцкий в связи с описанием Зацепы в Замоскворечье: «Идя по Пятницкой, влево, вы добредете даже до Зацепы, этого удивительного уголка мира, где совершается невозможнейшая с общечеловеческой точки зрения и вместе одна из наидействительнейших драм Островского “В чужом пиру похмелье”, где хозяйка честного учителя берет расписку с Андрюши Брускова в женитьбе на дочери своего постояльца, и “Кит Китыч” платится по этой странной расписке, ибо не знает, что могут сделать “стрюцкие”, и внутренне боится их, хотя и ломается над пропившимся ”стрюцким“ Сахаром Сахарычем... Тут, между Зацепой и комиссариатом, две жизни: жизнь земщины и жизнь ”стрюцких“ живут рядом одна с другою, растительно сплетаются, хоть не смешиваются и тем менее амальгамируются» (Ап. Григорьев, с. 37).

У Ап. Григорьева слово стрюцкий обозначает подьячего, мелкого чиновника — мещанина, окружая его экспрессией пренебрежительной иронии. Так, у него читаем: «Жизнь, которая окружала меня в детстве, была наполовину жизнь дворянская, наполовину жизнь ”стрюцких“, ибо отец мой служил, и служил в одном из таких присутственных мест, в которые не проникал уровень чиновничества, в котором бражничало, делало дела и властвовало подьячество... Эта жизнь “стрюцких” соприкасалась множеством сторон с жизнью земщины, и в особенности в уголке мира, лежащем между комиссариатом, Зацепой и Пятницкой» (там же, с. 38).

Ср. у В. А. Слепцова в «Уличных сценах» при описании П етербурга: «...пока фокусник готовил в шляпе яичницу, разносчик успел уже придраться к денщику, называя его стрюцким» (Слепцов 1932—1933, 2, с. 483).

В конце своих «Дополнений и заметок к словарю Даля» акад. Я. К. Грот указал на недавно записанное им и «также пропуще нное г. Далем» в первом издании Толкового словаря слово стрюцкий: «В разных концах России простолюдье употребляет слово стрюцкий (иногда стрюцко́ й) в презрительном значении подьячего, мелкого чиновника или и вообще дрянного человека. Объяснить происхождение этого слова не легко» (Грот, Доп. к сл. Даля, с. 112).

В своем диалектологическом исследовании П. Н. Тиханов о тмечает: «Стрюцкий — босяк, рвань в немецком платье, человек без определенных занятий, задира, вдобавок пьянчужка, хотя таковым может и не быть; выражение равносильное петербургскому ”посадский“ или общеизвестному ”стрикулист“, и т. п.» (Тиханов, с. 83).

Позднее это слово применяется Ф. М. Достоевским в «Дневн ике писателя». В «Дневнике писателя» за январь 1877 г. у Достоевского даже один из разделов озаглавлен таким афоризмом: «Мы в Европе лишь стрюцкие» (Достоевский 1983, 25, с. 20). А ноябрьский выпуск «Дневника писателя» за тот же 1877 г. открывается статьей: ”Что значит слово: “стрюцкие”?» Эта статья дает очень любопытный материал для определения значения и употребления слова стрюцкий. Прежде всего выясняется, что слово стрюцкий есть слово простонародное, употребляющееся единственно в простонародье [простом народе] и что большинству литературно образованных людей оно было малоизвестно. Достоевский с этого и начинает: «В два года издания моего “Дневника” я, раза два-три, употребил малоизвестное слово “стрюцкие” и получил несколько запросов, из Москвы и из губерний: «Что значит слово “стрюцкие”?» (там же, т. 26, с. 63). Однако Достоевский признает, что это слово «войдет, может быть, и в литературу; кажется, и другие писатели, кроме меня, его употребляли» (с. 64). Далее, любопытно заявление, что толкование этого слова Достоевским основано на «неоднократных расспросах у народа». И, наконец, показательно, что объяснение Достоевского по смыслу совпадает с тем пониманием слова стрюцкий, которое дается купцом из комедии Островского, хотя окружает соответствующий этому слову образ несколько иной, более густой экспрессивной атмосферой. «“Стрюцкий”, — пишет Достоевский, — есть человек пустой, дрянной и ничтожный. В большинстве случаев, а может быть и всегда, — пьяница-пропойца, потерянный человек. Кажется, впрочем, стрюцким мог бы быть назван, в иных случаях, и не пьяница. Но главные свойства этого пустого и дрянного пьянчужки, заслужившие ему особое наименованье, выдумку целого нового слова, — это, во-первых, пустоголовость, особого рода вздорность, безмозглость, неосновательность. Это крикливая ничтожность... Слово “стрюцкие” произносится при этом с пренебрежением, с презрением... “стрюцкий”... самый “нестоящий человек”, какой есть. Прибавлю, что стрюцкие большею частью в худом платье, одеты не по сезону, в прорванных сапогах. Прибавлю тоже, что, “кажется”, стрюцким обзывается только тот, кто в немецком платье» (там же, с. 63—64).

Второй существенный признак стрюцкого «...есть недостаточно определенное положение его в обществе. Мне думается, что человек, имеющий деньги, дом или какое-нибудь имение, мало того, имеющий чуть-чуть твердое и определенное место, хотя бы и рабочим на фабрике, не мог бы быть назван “стрюцким”. Но если у него есть и заведение, лавка, лавочка или что-нибудь, но ведет он все это неосновательно, как-нибудь, без расчета, то он может попасть в стрюцкие. Итак, “стрюцкий” — это ничего не стоящий, не могущий нигде ужиться и установиться, неосновательный и себя не понимающий человек, в пьяном виде часто рисующийся фанфарон, крикун, часто обиженный и всего чаще потому, что сам любит быть обиженным, призыватель городового, караула, властей — и все вместе пустяк, [вздор], мыльный пузырь, возбуждающий презрительный смех: “Э, пустое, стрюцкий”» (там же, с. 64).

Сам Достоевский стремился этому слову придать более шир окое и общее значение. Привлекала к нему яркость экспрессивной окраски. «В этом слове для литератора привлекательна сила того оттенка презрения, с которым народ обзывает этим словом именно только вздорных, пустоголовых, кричащих, неосновательных, рисующихся в дрянном гневе своем дрянных людишек. Таких людишек много ведь и в интеллигентных кругах, и в высших кругах — не правда ли? — только не всегда пьяниц и не в прорванных сапогах, но в этом часто всё и различие. Как удержаться и не обозвать иногда и этих высших “стрюцкими”, благо слово готово и соблазнительно тем оттенком презрения, с которым выговаривает его народ?» (там же, с. 64—65).

Интересны указания Достоевского на то, что слово стрюцкий было очень распространено «в Петербурге в простонародье». Отсюда Достоевский склонен был даже делать вывод, что «...слово это есть слово чисто петербургское и изобретено собственно петербургским простонародьем...». Впрочем, великий писатель осторожно заявляет, что «сколько ни расспрашивал людей “компетентных”, не мог ни от кого добиться: откуда оно взялось, почему так сложились звуки его, употребляется ли оно хоть где-нибудь в России кроме Петербурга...» (там же, с. 63). «В Петербурге очень много наплывного народа из губерний, а потому довольно вероятно, что словцо может перейти и в другие губернии, если еще не перешло» (там же, с. 64).

Но широкое распространение этого слова в низовых говорах и жаргонах Мос квы и других городов еще в начале XX в. говорит против гипотезы Достоевского о местном, петербургском колорите этого слова.

В дореволюционном русском языке слово стрюцкий обозначало также штатского — в противоположность военному — с оттенком презрения и иронии. С тем же оттенком употреблял это слово К. С. Станиславский (во время репетиций «Евгения Онегина») (Станиславский, 10, с. 423—424). См. также в фантастическом рассказе Достоевского «Сон смешного человека» (гл. 1): «Я живу от хозяев, и у нас номера... Рядом, в другой комнате, за перегородкой, продолжался содом. Он шел у них еще с третьего дня. Там жил отставной капитан, а у него были гости — человек шесть стрюцких, пили водку и играли в штос старыми картами. В прошлую ночь была драка, и я знаю, что двое из них долго таскали друг друга за волосы». Такое же значение вкладывалось в это слово и многими современными интеллигентами.

Ср. у А. В. Амфитеатрова в романе «Восьмидесятники»:

«— Что — это каким чудаком ты сегодня?

— Разве?

— Котелок какой-то удивительный, пальто куцое, коричн евое... я и не видал у тебя такого!.. Откуда раздобылся подобною прелестью?

— Купил, — пробормотал Борис как-то особенно нехотя.

— На толкучке, вероятно? Черт знает, что! Ты на стрюцкого похож.

Борис сле гка покраснел и нетерпеливо дернул плечом.

— Что же в такую толпу барином ходить? — сказал он, глядя мимо лица Володи. — Я не люблю чувствовать себя чужим среди живой массы, я с народом потолкаться люблю... Если я выряжусь в этакую бекешу, как на тебе, со мною никто из этих тысяч шумящих не скажет ни единого искреннего слова. Барина, брат, они боятся, барину не верят, пред барином либо холопствуют, либо без толку грубят, либо просто — без слов, молчанием, говорят ему: проходи мимо!

Володя усмехну лся.

— Если ты рядишься для народа, — возразил он, — так носи поддевку, сапоги бутылками, картуз.

— Это опера! Сабинин из “Жизни за царя”!.. “Не роза в саду-огороде, цветет Антонида в народе! ”

— А так, — извини меня, — что ты хочешь, но ты не народ, а стрюцкий!

Широкое лицо Федоса Бурста выразило хмурое, почти сердитое нетерпение. Борис отвечал с своею постоянною мягкостью:

— Да ведь мы в столице, Володя! Городской народ — сам, брат, норовит угодить больше под стрюцкого, чем под Сабинина. Красно-рубашные пейзане с синими ластовицами уцелели в Москве только на сцене» (Амфитеатров, с. 237—239).

«Толпа расступилась, давая пройти шествию полиции с ар естованным “карманником”: очень тщедушным молодым человеком, именно из типа “стрюцких”, в продавленной шляпе, скверно одетым, но с острым и не робким взглядом из-под круто выпуклого рахитического лба» (там же, с. 256). «Он горько пожалел, что на нем не шведская куртка или стрюцкий пиджак, а чересчур уже щегольская визитка...» (там же, с. 264).

Опубликовано в сб. «Этимология. 1965» (М., 1967) вместе со статьями об истории слов закал, закалить (закаленный), набожный, набожность, перелистывать — перелистать, сосредоточить, сосредоточенный, сосредоточенность под общим названием «Историко-этимологические заметки. III». В архиве сохранилась рукопись на 11 пронумерованных листках разного формата с более поздней авторской правкой. Здесь печатается по оттиску, выверенному и уточненному по рукописи, с внесением ряда необходимых уточнений и поправок. — Е. К.

³⁷² См.: Преображенский 1, с. 18; ср.: Berneker, I с. 45: baster, bastrak. Но ср. у Фасмера под словом стрюк — без всяких диалектологических дополнительных указаний, со ссылками на А. И. Соболевского и А. Преображенского, а также на «Дневник писателя» Ф. М. Достоевского (Фасмер, 3, с. 785 и 1, с. 132).