«сад»

сад в словарях и энциклопедиях

Значение слова «сад»

Источники

  1. Словарь форм слова
  2. Толковый словарь Даля
  3. Толковый словарь Ожегова
  4. Малый академический словарь
  5. Толковый словарь Ушакова
  6. Толковый словарь Ефремовой
  7. Современная энциклопедия
  8. Энциклопедия Брокгауза и Ефрона
  9. Словарь символов
  10. Сексологическая энциклопедия
  11. Этимологический словарь русского языка Макса Фасмера
  12. Большой англо-русский и русско-английский словарь
  13. Новый большой англо-русский словарь
  14. Большой немецко-русский и русско-немецкий словарь
  15. Большой немецко-русский и русско-немецкий словарь
  16. Большой немецко-русский и русско-немецкий словарь
  17. Большой немецко-русский и русско-немецкий словарь
  18. Большой французско-русский и русско-французский словарь
  19. Большой испано-русский и русско-испанский словарь
  20. Большой итальяно-русский и русско-итальянский словарь
  21. История Философии: Энциклопедия
  22. Новейший философский словарь
  23. Энциклопедический словарь
  24. Библейская энциклопедия Брокгауза
  25. Библия. Ветхий и Новый заветы. Синодальный перевод. Библейская энциклопедия арх. Никифора.
  26. Библия. Ветхий и Новый заветы. Синодальный перевод. Библейская энциклопедия арх. Никифора.
  27. Реальный словарь классических древностей
  28. Русско-английский политехнический словарь
  29. Dictionnaire technique russo-italien
  30. Dictionnaire technique russo-italien
  31. Толковый словарь Даля

    Словарь форм слова

    1. са́д;
    2. сады́;
    3. са́да;
    4. садо́в;
    5. са́ду;
    6. сада́м;
    7. са́д;
    8. сады́;
    9. са́дом;
    10. сада́ми;
    11. са́де;
    12. сада́х;
    13. саду́.
  1. Источник: Полная акцентуированная парадигма по А. А. Зализняку»



  2. Толковый словарь Даля

    и пр. см. сажать.

  3. Источник: Толковый словарь Даля. В.И. Даль. 1863-1866.



  4. Толковый словарь Ожегова

    САД, -а, о саде, в саду, мн. -ы, -ов, муж.

    1. Участок земли, засаженный деревьями, кустами, цветами; сами растущие здесь деревья, растения. Фруктовый с. Цветущий с. Расцвели сады. Зимний с. (помещение в доме, здании, имитирующее сад, с живыми деревьями, растениями, цветами).

    2. В нек-рых названиях: учреждение, коллекционирующее, разводящее и изучающее растения, животных. Ботанический с. Зоологический с.

    3. То же, что детский сад. С.-ясли.

    • Детский сад воспитательное учреждение для детей дошкольного возраста.

    | уменьш. садик, -а, муж. (к 1 знач.).

    | прил. садовый, -ая, -ое (к 1 знач.) и садовский, -ая, -ое (к 3 знач.; разг.). Садовая ограда. Садовый инвентарь. Садовские ребятишки.

    • Голова садовая (прост.) о глупом человеке, разине (обычно при обращении).

  5. Источник: Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949-1992.



  6. Малый академический словарь

    , предл. о са́де, в саду́, мн. сады́, м.

    Участок земли, засаженный деревьями, кустами, цветами, обычно с проложенными дорожками.

    Фруктовый сад. Закладка садов.

    При доме был разбит большой сад, вдоль и поперек разделенный дорожками на равные куртинки, в которых были насажены вишневые деревья. Салтыков-Щедрин, Пошехонская старина.

    ботанический сад

    научное и культурно-просветительное учреждение, в котором изучаются и демонстрируются различные растения.

    - детский сад

    зимний сад

    специальное помещение в доме, обставленное живыми растениями.

    - зоологический сад

  7. Источник: Малый академический словарь. — М.: Институт русского языка Академии наук СССР. Евгеньева А. П.. 1957—1984.



  8. Толковый словарь Ушакова

    САД, сада, о саде и в саде, мн. сады, муж.

    1. Участок земли, засаженный разного рода растениями (деревьями, кустами, цветами), обычно с проложенными дорожками. Развести или разбить сад. Заложить сад (развести; спец. о плодовом саде). «Старый, обширный, тянувшийся позади дома сад.» Гоголь. «А у самой дороги прохладный и тенистый раскинулся сад.» А.Блок. «Сады благоуханием наполнились живым.» Лермонтов. Общественный сад. Городской сад. Колхозный сад. Гулять в саду. Фруктовый сад (с плодовыми деревьями). Ботанический сад (учреждение, где с научной и учебной целью культивируют растения всех стран света, разных климатов). Зоологический сад (см. зоологический). Действующее лицо в "Вишневом саде" Чехова.

    2. только мн. Огород (обл.). Овощные сады.

    Детский сад - учебно-воспитательное учреждение для детей дошкольного возраста. Зимний сад - помещение в доме, обставленное живыми растениями и деревьями.

  9. Источник: Толковый словарь Ушакова. Д.Н. Ушаков. 1935-1940.



  10. Толковый словарь Ефремовой

    м.

    1.

    Участок земли, засаженный деревьями, кустами и цветами.

    2.

    Деревья, цветы, растущие на таком участке.

  11. Источник: Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000.



  12. Современная энциклопедия

    САД (Sade) Донасьен Альфонс Франсуа (1740 - 1814), маркиз де, французский писатель. В 1772 заключен в тюрьму по обвинению в разврате. Освобожденный в 1790, во время Французской революции конца 18 в., напечатал написанные в тюрьме романы "Жюстина, или Злоключения добродетели" (1791, 1794), "Новая Жюстина..." (1797), книгу "Философия в будуаре" (1795) (все в 1801 конфискованы); книгу "Сто двадцать дней Содома" (опубликована в 1931 - 35). В произведениях Сада патологическая эротика, инцест неотделимы от насилия и жестокости (отсюда садизм); сочинения Сада переполнены описанием пыток, убийств, богохульств. Созданные в стиле жизненного правдоподобия, романы Сада по существу абсолютно фантастичны, носят черты утопии. Снимая все моральные, культурные, социальные нормы и запреты, Сад превращает человека в чисто "природное" существо, в биологический механизм. С 1803 пожизненно в лечебнице для душевнобольных.

  13. Источник: Современная энциклопедия. 2000.



  14. Энциклопедия Брокгауза и Ефрона

  15. Источник: Энциклопедия Брокгауза и Ефрона



  16. Словарь символов

    Символизирует рай, Поля Блаженных, Лучшую страну, пристанище душ. Садовник - это Создатель. В центре сада растет дерево, дающее жизнь, а его плоды или цветы - награда тому, кто отыщет центр. Сад - символ души и свойств, культивируемых в ней, а также укрощенной и упорядоченной природы. Огороженные сады заключают в себе женский, охранительный принцип и означают девственность. У христиан огороженный сад - символ Девы Марии. В герметической традиции Господь - Садовник Жизни, который растит сад, чтобы расцвели плоды новой жизни; он же - Логос. У инков Сад Солнца - образ мира, imago mundi. В исламе Четыре Райских Сада - это Сады Души, Сердца, Духа и Сущности, символизирующие мистическое путешествие души. У римлян огороженные погребальные сады рассматривались как копия Элизия. Сады с земными погребальными банкетами, олицетворяющими застолья в Элизии, были зачастую засажены виноградом, как для того, чтобы обеспечить возлияния, так и в качестве символа жизни и бессмертия. Там высаживались также розы, символизирующие вечную весну. В даосизме миниатюрные сады - маленькая земная копия рая.

  17. Источник: Словарь символов



  18. Сексологическая энциклопедия

    Донасьен Альфонс Франсуа де (1740-1814), фр. граф, писатель. В 1768 г. был привлечен к суду за изнасилование, но помилован Людовиком XV. В 1772 г. приговорен к смерти за мужеложество и отравление; нек-рое время скрывался, был арестован, бежал, затем вновь попал в руки правосудия. В конце концов смертная казнь была заменена тюремным заключением. С 1784 г. содержался в Бастилии, где начал писать под именем "маркиз де С". В своих произведениях отразил болезненно-сладострастные фантазии, связанные с жестоким мучительством сексуальных партнёров. В 1791 г. появился самый знаменитый роман С. "Жюстина, или Несчастья добродетели", в 1797 г. вышло второе издание с еще более откровенными и леденящими кровь подробностями. В 1798 г. увидел свет роман "Жюльетта", однако в 1801 г. все издания были конфискованы, а автор вновь Оказался за решеткой (вначале в психиатрической лечебнице Бисерт, а затем в Бастилии, где и окончил свои дни).

  19. Источник: Сексологическая энциклопедия



  20. Этимологический словарь русского языка Макса Фасмера

    род. п. -а, укр., блр. сад, др.-русск. садъ "дерево, растение, роща, сад", ст.-слав. садъ φυτόν (Супр.), болг. сад "насаждения", сербохорв. са̑д, род. п. са̑да "новое насаждение", словен. sȃd, род. п. sȃda "плод, плантация", чеш., слвц. sаd "сад, насаждение, парк", польск. sаd "сад, парк", в.-луж., н.-луж. sаd "фрукты, сад". Праслав. sadъ "посадка" – стар. основа на -u (Мейе, Ét. 243; МSL 20, 99; RS 6, 131), от сади́ть, сиде́ть, сесть (Траутман, ВSW 259 и сл.) Ср. др.-инд. sādás "езда верхом, сиденье", др.-исл. sót "сажа" (т. е. то, что садится); см. Уленбек, Aind. Wb. 332 и сл. См. также са́жа.

  21. Источник: Этимологический словарь русского языка Макса Фасмера



  22. Большой англо-русский и русско-английский словарь

    муж. garden фруктовый сад городской сад ботанический сад зоологический сад детский садм. garden;
    ботанический ~ botanical gardens pl.;
    зоологический ~ zoological gardens pl., zoo;
    зимний ~ winter garden, conservatory.

  23. Источник: Большой англо-русский и русско-английский словарь



  24. Новый большой англо-русский словарь

    _сад.

    садоводчество

  25. Источник: Новый большой англо-русский словарь



  26. Большой немецко-русский и русско-немецкий словарь

    м

    Garten m (умл.); Obstgarten m(фруктовый)

  27. Источник: Большой немецко-русский и русско-немецкий словарь



  28. Большой немецко-русский и русско-немецкий словарь

    садBöden

  29. Источник: Большой немецко-русский и русско-немецкий словарь



  30. Большой немецко-русский и русско-немецкий словарь

    садGarten

  31. Источник: Большой немецко-русский и русско-немецкий словарь



  32. Большой немецко-русский и русско-немецкий словарь

    сад м Garten m 1d*; Obstgarten m (фруктовый)

  33. Источник: Большой немецко-русский и русско-немецкий словарь



  34. Большой французско-русский и русско-французский словарь

    м.

    jardin m

    фруктовый сад — jardin fruitier, verger m

    ботанический сад — jardin botanique, jardin des plantes

    городской сад — jardin municipal

    разбить сад — tracer un jardin

    -зоологический сад



    детский сад — jardin d'enfants; garderie f d'enfants

  35. Источник: Большой французско-русский и русско-французский словарь



  36. Большой испано-русский и русско-испанский словарь

    м.

    jardín m

    фрукто́вый сад — huerto frutal

    зи́мний сад — jardín de invierno

    городско́й сад — jardín público



    де́тский сад — jardín de infancia, guardería f, kindergarten m

    ботани́ческий сад — jardín botánico

    зоологи́ческий сад — jardín zoológico, zoo m

    го́род-сад — ciudad jardín

  37. Источник: Большой испано-русский и русско-испанский словарь



  38. Большой итальяно-русский и русско-итальянский словарь

    м.

    giardino

    фруктовый сад — frutteto

    городской сад — giardino pubblico, parco m

    зимний сад — giardino d'inverno

    ботанический сад — orto botanico

    "Вишневый сад" — ("Il giardino dei ciliegi")

    зоологический сад — zoo m, giardino zoologico

    детский сад — giardino d'infanzia; scuola materna(в Италии)

    разбить сад — piantare un giardino

  39. Источник: Большой итальяно-русский и русско-итальянский словарь



  40. История Философии: Энциклопедия

    САД

    (Sade) Донасьен-Альфонс-Франсуа де (1740— 1814) — французский писатель, автор политических трактатов, гражданских речей и петиций, системной социальной утопии, литературных дневников, пьес и эротических романов. Родился в Париже, в аристократической семье. Образование — школа иезуитов, частные учителя-аббаты, кавалерийское училище. Участвовал в Семилетней войне; прожил бурную и трагическую жизнь, включавшую тюремные заключения (27 лет), побеги, разорение и клинику для душевнобольных, где и закончилась его жизнь. Неоднозначность творчества С. обусловливает и неоднозначность его статуса в историко-философской традиции: моделируя феномен адаптации (и, соответственно, редукции) идеалов Просвещения в массовом сознании, произведения С., будучи актуализированными в культуре постмодерна, выступают как специфический тип неклассического дискурса, осуществившего гипертекстовую перекодировку классического культурного контекста. Философский интерес представляют не столько непосредственные взгляды С., сколько тот резонанс, который они вызвали — начиная от современной ему традиции до постмодерна, в силу чего анализ его творчества возможен в качестве адекватного лишь посредством параллельного движения в названных плоскостях. Общефилософские воззрения С. при выраженном атеистическом характере и очевидной материалистической ориентации (в частности, им эксплицитно высказывалась мысль о ‘самодвижении материи’) наивны, бессистемны и отличаются предельным эклектизмом: ‘природа — это фантом. Все есть Бог. Физическое зло, вредящее одним, служит для счастья других. С точки зрения Всевышнего в мире нет ничего плохого. Все относительно. То, что в обществе считается злом, завтра может предстать в образе добра. Законы общества установлены людьми, но исходят они от Бога. Дав миру толчок, Создатель определил принципы, на которых возникли первые законы, на которых держится все сущее’. С. движется в русле просветительской традиции: ‘я, содействуя в какой-либо мере развитию Просвещения, посчитаю себя вполне удовлетворенным’. Фактически даже с точки зрения жанра, например, роман ‘Тереза-философ’ представляет собой типичный ‘роман воспитания’, аналогичный ‘Эмилю’ Руссо, ‘Вильгельму Мейстеру’ Гёте, ‘Господину Николя’ Р. де ла Бретона или ‘Странствиям Франца Штернбальда’ Л. Тика, и так же, как и они, предполагает в качестве исходной авторской презумпции признание значимости индивидуального характера воспитуемого и принцип разумного эгоизма (‘дайте почувствовать ученикам необходимость добродетели, от которой зависит их собственное счастье, тогда они будут достойными людьми благодаря эгоизму’). Выражая в качестве феномена постпросветительской культуры кризис гражданского пафоса идеалов Просвещения, творчество С. центрируется на индивидуально-интимной сфере, в свою очередь, сфокусированной на эротике. Ориентация Просвещения на когнитивный идеал естествознания оборачивается у С. натуралистической редукцией не только эмоционально-психологической, но и рациональной сферы к физиологии: ‘характер наших страстей диктуется строением наших органов, расположением тканей и движением соков внутри нашего организма. Та сила, с которой страсти волнуют нас, определяет и сам строй наших мыслей, и наше поведение’. Если ‘человек’ Ламетри — это ‘человек-машина’, то ‘человек’ С. — это механически заданная и потому легко прогнозируемая машина желания, и ‘если подойти поближе, окажется нетрудным понять любой из движущих человеком механизмов, а поняв одни, нетрудно понять и все’. Тезис Гольбаха ‘любые наши поступки необходимы’ служит у С. обоснованием своего рода сексуального фатализма: ‘жалкие смертные, вы воображаете, что способны справиться со страстями, которыми наделила вас природа!’ В практическом приложении этот фатализм парадоксальным образом проявляет себя в эротическом волюнтаризме: ‘пусть вас не сдерживают никакие ограничения’, включая ‘полное право принудить женщину.., если только мы почувствуем к ней хоть какое-нибудь влечение’, не взирая даже на возрастные ограничения (‘прохожий обладает правом сорвать плод с дерева и, разумеется, съесть его спелым или зеленым, следуя своим наклонностям’). Вместе с тем аналитика человеческой сексуальности в творчестве С. во многом выступает предвосхищением идей сюрреализма (А.Бретон отмечает ‘интегральность мысли и жизни’ С., чья ‘воля к моральному и сексуальному освобождению безупречна’, — интегральность, без которой ‘сюрреализм не может обойтись’), традиции психоанализа и исследований соотношения сексуальности с комплексами ‘власти-знания’ Фуко. В частности, С. постулировал глубокую имманентную связь сладострастия и власти: ‘ни одна страсть, несомненно, не сравнится по силе со стремлением повелевать’, однако, будучи редуцированным и тем самым реализованным в сексуальной сфере (зеркальный прообраз модели сублимации у Фрейда), импульс к власти не приобретает форм открытой асоциальности; будучи же ‘лишенным возможности употребить свою маленькую власть в гареме’, ‘когда человек, окружив себя рабынями, вынужденными удовлетворять все его прихоти, черпает наслаждение в их покорности’, человек, по мнению С., как носитель импульса к власти становится потенциальным источником агрессии: ‘отнимите у человека все тайные средства, которыми он может избавить себя от той доли деспотизма, что ему вложила в душу природа, — и он тут же перенесет его разрушительное действие на окружающие предметы, беспокоя тем самым правительство’. Фокусировка внимания С. на перверсивных формах эротизма, обусловившая его скандальную славу как у современников, так и в культурной традиции, по замыслу выступает средством создания в специфическом материале (как знаках кодирования) своего рода гипертекста. По оценке Ж.Лели, ‘подобно натуралисту Кювье, который по скелету ископаемого умел полностью восстановить строение этого животного, маркиз де Сад, исходя из рудиментарных проявлений собственной алголагнии... построил гигантский музей садомазохистских перверсий; и хотя это сооружение оказалось украшенным всеми прелестями поэзии и ораторского искусства, оно, тем не менее, предстало нашему взору в качестве самой что ни на есть скрупулезной и эффективной научной дисциплины’, — сенсационность и экзотичность вклада С. в культурную традицию заключалась ‘лишь в качестве способа записи’. Смоделированный в процедуре деконструкции (посредством деструкции традиционных моральных норм и реконструкции материала в новую систему) гипертекст С. позволяет обрести дискурсивную форму экспликации и экспрессии тем сферам человеческого существования, которые традиционно считались невербализуемыми (ср. идею Лакана о вербальной артикуляции бессознательного). Согласно интерпретации Р.Барта, ‘С., опережая Фрейда и вместе с тем переворачивая его, превращает сперму в субститут слова (а не наоборот)’, — ‘субъект действия, в наиболее глубинном определении, — это не тот, кто обладает властью или удовольствием; это тот, кто удерживает управление сценой или управление фразой (...всякая садовская сцена есть фраза особого языка)’. В этом контексте эротическая перверсия изоморфна фигуре деконструкции, а сексуальный волюнтаризм С. выступает эквивалентом программной нарративности постмодерна, отрицая, как и нарратив, возможные легитимации дискурса, делящие языковые игры на дозволенные и запретные. В процедуре деконструкции получена садовская утопия политической реформы Франции, содержащая в себе идеи дехристианизации (‘в течение шести месяцев мы покончим с религией’, ибо низвергнув трон кесаря, ‘гражданин республики... не обязан стоять на коленях перед мнимым существом’); демократических свобод (‘владея свободой совести и печати, нам остается совсем немногое, а именно присоединить к этим свободам свободу действия, исключив, разумеется, те действия, которые прямо подрывают существующие формы правления’); коммунальности (‘обучайте молодежь превосходным началам общежития’); гуманизма (‘пускай же человеколюбие, братство, благотворительность отныне диктуют нам обязанности друг по отношению к другу’). Однако просветительско-гуманистические посылки утопии С., образуя целостность, которая организована как ризома, задают гипертексту неожиданно новые плато смысла и, в частности, плато экстремального тоталитаризма, ‘республики, огороженной проволокой’ (по оценке Камю) как перверсии республиканского идеала. Так, совершенно справедливо полагая, что ‘страна никогда не станет богатой, если число жителей в ней превзойдет имеющиеся в наличии средства к существованию’, С. моделирует демографическую политику, основанную на поддержании оптимального уровня населения варварскими методами: ‘когда вы увидите, что ребенок не сможет в будущем принести пользу обществу, сразу же отстраните его от материнской груди, прибегнув к единственно разумному средству сократить численность населения’. Аналогично, исходя из бесспорного для тех времен тезиса о необходимости социальной активности граждан для общественного прогресса, С. предлагает в качестве механизма ее стимуляции государственно санкционированный, возведенный в ранг закона аморализм: ‘моральное разложение, содействуя установлению полезной для государственной машины нравственности, почти неизбежно приводит к возрастанию общественной активности граждан республики’ (так, например, высокоморальная норма ‘не убий’ лишает государство возможность организовать внутренние войска и тем более вести войну). Проповедь равенства и свободы оборачивается требованием упразднить любовь как исключительное отношение, подавляющее права других индивидов, и ‘обязать женщин заниматься проституцией, если они сами этого не желают’, а также ‘установить законы, способные принудить женщину уступить любовному пылу того человека, который ее пожелает, так что в силу подобного права мы сможем насиловать женщину в полном соответствии с законом’. В качестве аналогичного плато перверсии смысла обнаруживает себя аргументация С. необходимости отмены смертной казни (в частности, за убийство): и преимуществом наличия одного трупа вместо двух, и отсутствием у закона необходимой для убийства аффективности, и даже метафизическим этюдом о том, что ‘если жизнь... неуничтожима.., при насильственном изменении форм, присущим тем или иным созданиям, мы не наносим никакого вреда природе. Напротив, наши действия приносят ей только выгоду, ведь мы представляем в ее распоряжение первоматерию, необходимую для дальнейшего творения’. На одном смысловом плато сплетены в подвижную ризомальную конструкцию языки математической выкладки, просветительской апелляции к натуре и схоластизированной метафизической традиции, задавая текст С. как интертекстуальный гипертекст, характеризующийся релятивностью семантики, открытостью для нарративного конструирующего прочтения и свободы деконструкции, что объясняет актуализацию творчества С. в контексте философии постмодерна: ‘в творчестве Сада распределение философского дискурса и литературных картин подчиняется законам многосложной архитектуры’ (Фуко). Центральным ракурсом видения творчества С. в постмодерне, таким образом, является его язык как манера письма в постмодернистском смысле этого слова. ‘Задача, которую садовское письмо разрешает с неизменным триумфом, состоит в том, чтобы взаимно контаминировать эротику и риторику, слово и преступление, внезапно вводить в цепь условностей социального языка подрывные эффекты эротической сцены, при том, что вся ‘ценность’ этой сцены почерпнута из языковой казны’ (Р.Барт). По оценке Барта, ‘любовный код’ С. метафоричен, и смысл эротической сцены как текста (фразы) ‘может существовать лишь потому, что эротический код сполна использует саму логику языка, проявляющуюся благодаря синтаксическим и риторическим приемам. Именно фраза (ее сжатия, ее внутренние корреляции, ее фигуры, ее суверенное продвижение) высвобождает сюрпризы эротической комбинаторики и обращает паутину преступлений в древо чудес... Предельно заостряя, можно сказать, что садическое преступление существует лишь в меру вложенного в него количества языка — и не потому, что это преступление грезится или рассказывается, а потому, что только язык может его построить’. Культивация С. кодовой грамматики текста позволяет классикам постмодерна интерпретировать его творчество как реализованное в эротической грамматике (порнограмматике) кодирование самых разнообразных феноменов: феноменологии и внутренних механизмов террора как экспликации ‘скрытого импульса революционных масс’, умертвивших Монарха, Бога и Человека ‘во имя общественного блага’ и ‘во имя суверенитета Народа’ (Клоссовски); деструктивной теологии революции как ‘режима без закона’ и конструктивной теологии суверенного сознания, недоступного в своей суверенности террору насилия (Бланшо); дискурса принципиально недискурсивных практик, наделяющий языком те сферы, которые до С. были зоной молчания: телесности, наслаждения и насилия (Батай), свободы бунта (Камю), сексуальности (Фуко), извращения (С.де Бовуар). Фуко причисляет С. к авторам, обозначаемым им как находящиеся в ‘транс-дискурсивной ситуации’ — istraurateurs, т.е. не просто создающих апологетическую традицию, но задающих новый тип дискурса, открывающий возможность концептуально вариативного плюрализма своего разворачивания, выходящего далеко за пределы канона исходных текстов, но заставляющего, тем не менее, периодически возвращаться к ‘переоткрытию автора’, istraurateur — подобно тому, как современная культура вновь и вновь переоткрывает для себя С.

  41. Источник: История Философии: Энциклопедия



  42. Новейший философский словарь

    САД (Sade) Донасьен-Альфонс-Франсуа де (1740-1814) - французский писатель, автор политических трактатов, гражданских речей и петиций, системной социальной утопии, литературных дневников, пьес и эротических романов. Родился в Париже, в аристократической семье. Образование - школа иезуитов, частные учителя-аббаты, кавалерийское училище. Участвовал в Семилетней войне; прожил бурную и трагическую жизнь, включавшую тюремные заключения (27 лет), побеги, разорение и клинику для душевнобольных, где и закончилась его жизнь. Неоднозначность творчества С. обусловливает и неоднозначность его статуса в историко-философской традиции: моделируя феномен адаптации (и, соответственно, редукции) идеалов Просвещения в массовом сознании, произведения С, будучи актуализированными в культуре постмодерна, выступают как специфический тип неклассического дискурса, осуществившего гипертекстовую перекодировку классического культурного контекста. Философский интерес представляют не столько непосредственные взгляды С, сколько тот резонанс, который они вызвали - начиная от современной ему традиции до постмодерна, в силу чего анализ его творчества возможен в качестве адекватного лишь посредством параллельного движения в названных плоскостях. Общефилософские воззрения С. при выраженном атеистическом характере и очевидной материалистической ориентации (в частности, им эксплицитно высказывалась мысль о «самодвижении материи») наивны, бессистемны и отличаются предельным эклектизмом: «природа - это фантом. Все есть Бог. Физическое зло, вредящее одним, служит для счастья других. С точки зрения Всевышнего в мире нет ничего плохого. Все относительно. То, что в обществе считается злом, завтра может предстать в образе добра. Законы общества установлены людьми, но исходят они от Бога. Дав миру толчок, Создатель определил принципы, на которых возникли первые законы, на которых держится все сущее». С. движется в русле просветительской традиции: «я, содействуя в какой-либо мере развитию Просвещения, посчитаю себя вполне удовлетворенным». Фактически, даже с точки зрения жанра, например, роман «Тереза-философ» представляет собой типичный «роман воспитания», аналогичный «Эмилю» Руссо, «Вильгельму Мейстеру» Гете, «Господину Николя» Р. де ла Бретона или «Странствиям Франца Штернбальда» Л. Тика, и, так же, как и они, предполагает в качестве исходной авторской презумпции признание значимости индивидуального характера воспитуемого и принцип разумного эгоизма (»дайте почувствовать ученикам необходимость добродетели, от которой зависит их собственное счастье, тогда они будут достойными людьми благодаря эгоизму»). Выражая - в качестве феномена постпросветительской культуры - кризис гражданского пафоса идеалов Просвещения, творчество С. центрируется на индивидуально-интимной сфере, в свою очередь, сфокусированной на эротике. Ориентация Просвещения на когнитивный идеал естествознания оборачивается у С. натуралистической редукцией не только эмоционально-психологической, но и рациональной сферы к физиологии: «характер наших страстей диктуется строением наших органов, расположением тканей и движением соков внутри нашего организма. Та сила, с которой страсти волнуют нас, определяет и сам строй наших мыслей, и наше поведение». Если «человек» Ламетри - это «человек-машина», то «человек» С. - это механически заданная и потому легко прогнозируемая машина желания, и, «если подойти поближе, окажется нетрудным понять любой из движущих человеком механизмов, а поняв одни, нетрудно понять и вое». Тезис Гольбаха «любые наши поступки необходимы» служит у С. обоснованием своего рода сексуального фатализма: «жалкие смертные, вы воображаете, что способны справиться со страстями, которыми наделила вас природа!» В практическом приложении этот фатализм парадоксальным образом проявляет себя в эротическом волюнтаризме: «пусть вас не сдерживают никакие ограничения», включая «полное право принудить женщину.., если только мы почувствуем к ней хоть какое-нибудь влечение», не взирая даже на возрастные ограничения (»прохожий обладает правом сорвать плод с дерева и, разумеется, съесть его спелым или зеленым, следуя своим наклонностям»). Вместе с тем, аналитика человеческой сексуальности в творчестве С. во многом выступает предвосхищением традиции психоанализа и исследований соотношения сексуальности с комплексами «власти-знания» Фуко. В частности, С. постулировал глубокую имманентную связь сладострастия и власти: «ни одна страсть, несомненно, не сравнится по силе со стремлением повелевать», однако, будучи редуцированным и тем самым реализованным в сексуальной сфере (зеркальный прообраз модели сублимации у Фрейда), импульс к власти не приобретает форм открытой асоциальности; будучи же «лишенным возможности употребить свою маленькую власть в гареме», «когда человек, окружив себя рабынями, вынужденными удовлетворять все его прихоти, черпает наслаждение в их покорности», человек, по мнению С, как носитель импульса к власти становится потенциальным источником агрессии: «отнимите у человека все тайные средства, которыми он может избавить себя от той доли деспотизма, что ему вложила в душу природа, - и он тут же перенесет его разрушительное действие на окружающие предметы, беспокоя тем самым правительство». Фокусировка внимания С. на перверсивных формах эротизма, обусловившая его скандальную славу как у современников, так и в культурной традиции, по замыслу выступает средством создания в специфическом материале (как знаках кодирования) своего рода гипертекста. По оценке Ж. Лели, «подобно натуралисту Кювье, который по скелету ископаемого умел полностью восстановить строение этого животного, маркиз де Сад, исходя из рудиментарных проявлений собственной алголагнии.., построил гигантский музей садомазохистских перверсий; и хотя это сооружение оказалось украшенным всеми прелестями поэзии и ораторского искусства, оно, тем не менее, предстало нашему взору в качестве самой что ни на есть скрупулезной и эффективной научной дисциплины», - сенсационность и экзотичность вклада С. в культурную традицию заключалась «лишь в качестве способа записи». Смоделированный в процедуре деконструкции (посредством деструкции традиционных моральных норм и реконструкции материала в новую систему) гипертекст С. позволяет обрести дискурсивную форму экспликации и экспрессии тем сферам человеческого существования, которые традиционно считались невербализуемыми (ср. идею Лакана о вербальной артикуляции бессознательного). Согласно интерпретации Барта, «С, опережая Фрейда и вместе с тем переворачивая его, превращает сперму в субститут слова (а не наоборот)», - «субъект действия, в наиболее глубинном определении, - это не тот, кто обладает властью или удовольствием; это тот, кто удерживает управление сценой или управление фразой (...всякая садовская сцена есть фраза особого языка)». В этом контексте эротическая перверсия изоморфна фигуре деконструкции, а сексуальный волюнтаризм С. выступает эквивалентом программной нарративно-сти постмодерна, отрицая, как и нарратив, возможные легитимации дискурса, делящие языковые игры на дозволенные и запретные. В процедуре деконструкции получена садов-ская утопия политической реформы Франции, содержащая в себе идеи дехристианизации (»в течение шести месяцев мы покончим с религией», ибо низвергнув трон кесаря, «гражданин республики... не обязан стоять на коленях перед мнимым существом»); демократических свобод (»владея свободой совести и печати, нам остается совсем немногое, а именно присоединить к этим свободам свободу действия, исключив, разумеется, те действия, которые прямо подрывают существующие формы правления»); коммунальности (»обучайте молодежь превосходным началам общежития»); гуманизма (»пускай же человеколюбие, братство, благотворительность отныне диктуют нам обязанности друг по отношению к другу»). Однако, просветительско-гуманистические посылки утопии С, образуя целостность, которая организована как ризома, задают гипертексту неожиданно новые плато смысла и, в частности, - плато экстремального тоталитаризма, «республики, огороженной проволокой» (по оценке Камю) как перверсии республиканского идеала. Так, совершенно справедливо полагая, что «страна никогда не станет богатой, если число жителей в ней превзойдет имеющиеся в наличии средства к существованию», С. моделирует демографическую политику, основанную на поддержании оптимального уровня населения варварскими методами: «когда вы увидите, что ребенок не сможет в будущем принести пользу обществу, сразу же отстраните его от материнской груди, прибегнув к единственно разумному средству сократить численность населения». Аналогично, исходя из бесспорного для тех времен тезиса о необходимости социальной активности граждан для общественного прогресса, С. предлагает в качестве механизма ее стимуляции государственно санкционированный, возведенный в ранг закона аморализм: «моральное разложение, содействуя установлению полезной для государственной машины нравственности, почти неизбежно приводит к возрастанию общественной активности граждан республики» (так, например, высокоморальная норма «не убий» лишает государство возможность организовать внутренние войска и тем более вести войну). Проповедь равенства и свободы оборачивается требованием упразднить любовь как исключительное отношение, подавляющее права других индивидов, и «обязать женщин заниматься проституцией, если они сами этого не желают», а также «установить законы, способные принудить женщину уступить любовному пылу того человека, который ее пожелает, так что в силу подобного права мы сможем насиловать женщину в полном соответствии с законом». В качестве аналогичного плато перверсии смысла обнаруживает себя аргументация С. необходимости отмены смертной казни (в частности, за убийство): и преимуществом наличия одного трупа вместо двух, и отсутствием у закона необходимой для убийства эффективности, и даже метафизическим этюдом о том, что «если жизнь... неуничтожима.., при насильственном изменении форм, присущим тем или иным созданиям, мы не наносим никакого вреда природе. Напротив, наши действия приносят ей только выгоду, ведь мы представляем в ее распоряжение первоматерию, необходимую для дальнейшего творения». На одном смысловом плато сплетены в подвижную ризомальную конструкцию языки математической выкладки, просветительской апелляции к натуре и схоластизированной метафизической традиции, задавая текст С. как интертекстуальный гипертекст, характеризующийся релятивностью семантики, открытостью для нарративного конструирующего прочтения и свободы деконструкции, что объясняет актуализацию творчества С. в контексте философии постмодерна: «в творчестве Сада распределение философского дискурса и литературных картин подчиняется законам многосложной архитектуры» (Фуко). Центральным ракурсом видения творчества С. в постмодерне, таким образом, является его язык как манера письма в постмодернистском смысле этого слова. «Задача, которую садовское письмо разрешает с неизменным триумфом, состоит в том, чтобы взаимно контаминировать эротику и риторику, слово и преступление, внезапно вводить в цепь условностей социального языка подрывные эффекты эротической сцены, при том, что вся «ценность» этой сцены почерпнута из языковой казны» (Барт). По оценке Барта, «любовный код» С. метафоричен, и смысл эротической сцены как текста (фразы) «может существовать лишь потому, что эротический код сполна использует саму логику языка, проявляющуюся благодаря синтаксическим и риторическим приемам. Именно фраза (ее сжатия, ее внутренние корреляции, ее фигуры, ее суверенное продвижение) высвобождает сюрпризы эротической комбинаторики и обращает паутину преступлений в древо чудес... Предельно заостряя, можно сказать, что садическое преступление существует лишь в меру вложенного в него количества языка - и не потому, что это преступление грезится или рассказывается, а потому, что только язык может его построить». Культивация С. кодовой грамматики текста позволяет классикам постмодерна интерпретировать его творчество как реализованное в эротической грамматике (порнограмматике) кодирование самых разнообразных феноменов: феноменологии и внутренних механизмов террора как экспликации «скрытого импульса революционных масс», умертвивших Монарха, Бога и Человека «во имя общественного блага» и «во имя суверенитета Народа» (Клоссовски); деструктивной теологии революции как «режима без закона» и конструктивной теологии суверенного сознания, недоступного в своей суверенности террору насилия (Бланшо); дискурса принципиально недискурсивных практик, наделяющий языком те сферы, которые до С. были зоной молчания: телесности, наслаждения и насилия (Батай), свободы бунта (Камю), сексуальности (Фуко), извращения (С. де Бовуар).

  43. Источник: Новейший философский словарь



  44. Энциклопедический словарь

    САД -а; предл. о са́де, в саду́; мн. сады́; м.

    1. Участок земли для выращивания садовых растений, садовые растения (цветы, фруктовые деревья и кустарники), произрастающие на таком участке. Выделить землю под сады и огороды. Купить домик с садом. Посадить сад. Сады цветут. Фруктовый сад. Вишнёвый сад. Зимний сад. (помещение в особняке, обставленное живыми растениями).

    2. Большой сквер; парк. Сады и парки Москвы. Летний, Соловьёвский сад. (название таких парков в Петербурге).

    3. Учреждение, в коториом коллекционируют, разводят и изучают растения, животных. Ботанический сад. Зоологический сад.

    4. Разг. = Детский сад. Водить ребёнка в сад. Сделать прививку в саду. Сад-ясли.

    Са́дик, -а; м. Уменьш. (1, 4 зн.). Садо́чек, -чка; м. Нар.-поэт. (1 зн.). Садо́вый; Са́довский (см.).

  45. Источник: Энциклопедический словарь



  46. Библейская энциклопедия Брокгауза

    I:

    1) С. - это, как видно из Быт 2:8 и след. (сад Едем; см. Рай), прежде всего огорож. участок земли с наиб. благоприятными условиями для жизни растений и животных (см. Быт 2:10; Чис 24:6; Ис 58:11). В С. кроны деревьев служили людям кровлей, а плоды - пищей (Быт 2:16; Иер 29:5; Ам 4:9; Лк 13:19). Забота о возделывании С. и уход за ним - таким было поручение, к-рое Бог дал первым людям после их сотворения. Поэтому С. - это олицетворение упорядоч. творения в противоположность первобытному хаосу, царившему на земле прежде (Быт 1:2);

    2) С., упоминаемые в Библии, - исключит. плодовые (4Цар 25:4; Есф 1:5; Песн 4:12 и след.; Ин 18:1; 19:41 и т.д.); об огородах ("овощных садах") говорится отдельно (Втор 11:10; 3Цар 21:2);

    3) в густых тенистых садах устраивали трапезы (Есф 1:5) и погребения (4Цар 21:18; Ин 19:41). Находившиеся в уединенных местах источники и колодцы были излюбленным местом для купания. В С. Иисус уединился со Своими учениками для совершения последней молитвы (Ин 18:1). Но в то же время С. в Израиле были и местом идолослужения (Ис 1:29).

    II.

    Благодаря обилию воды и пышной растительности С. часто служили символом плодородия и плодовитости. Так, в Быт 13:10 Содом и Гоморра сравниваются с С. Господним; в Ис 58:11 и Иер 31:12 особо одаренные Богом люди сравниваются с С., "наполненным водою"; в Иез 31:8 народы уподобляются деревьям, а земля - Божьему С.

  47. Источник: Библейская энциклопедия Брокгауза



  48. Библия. Ветхий и Новый заветы. Синодальный перевод. Библейская энциклопедия арх. Никифора.

    (4Цар.19:23; Ис.37:24 ) — см. Кармил,в.

  49. Источник: Библия. Ветхий и Новый заветы. Синодальный перевод. Библейская энциклопедия арх. Никифора.



  50. Библия. Ветхий и Новый заветы. Синодальный перевод. Библейская энциклопедия арх. Никифора.

    (Чис.24:6 ). Сады у Евреев несомненно были просты и мало возделаны. Указания на них делаются кроме вышеуказанной цитаты, в кн. Иова (Иов.8:16 ), в (3Цар.21:2 ) в кн. Песнь Песней (Песн.4:4,12) и в кн. Екклезиаст (Екк.2:5 ). Сады главным образом были предназначены для разведения плодовых и тенистых деревьев, равно как и ароматических растений и трав. В свящ. Писании указывается также на сады с розовыми и оливковыми растениями. Водные резервуары, в форме ли то фонтана, колодца или ручья, протекающего через сады, считались необходимою принадлежностью садов. Об садах в окрестностях Дамаска говорится, что они орошались маленькими потоками протекающими во всех частях оных. Прекрасные указания на это содержатся в кн. Притчей (Прит.21:1 ) и у Исаии (Ис.58:11 ). В свящ. Писании упоминается еще о саде Гефсиманском, в котором Господь часто бывал с учениками Своими, и где Он пред Своими страданиями молился до кровавого пота (Мат.26:35 и др. ). Хорошо орошенный сад и сад безводный служат символами благословения и проклятия Божия. Сады в Персии в настоящее время содержатся очень хорошо и обрабатываются с большим тщанием. В Палестине иногда они служили местом погребения (Иоан.19:41 ), равно как и местами отправления религиозных обрядов и молитв (Ис.1:29 ). Их часто ограждали забором, или решеткою. Среди их ставилась иногда сторожка, довольно обширная, чтобы защитить сторожа от бури и от жара. Этот обычай вполне объясняет слова пр. Исаии (Ис.1:8 ). Подобные сторожки нередко видятся и ныне в Египте среди обширных полей, огородов, садов. В древнее время Иерусалим, весь окруженный садами, представлял собою как бы один прекраснейший сад; но не то, к сожалению, там в настоящее время. Правда, садоводством и разведением растений занимаются в Палестине и ныне оседлые жители, и несмотря на беспечность жителей и теперь еще многие места удивляют красотою своих садов и своею растительностью, но в общем всюду видны следы упадка и разрушения и земля ждет своего возрождения.

  51. Источник: Библия. Ветхий и Новый заветы. Синодальный перевод. Библейская энциклопедия арх. Никифора.



  52. Реальный словарь классических древностей


    • Hortus,

    κη̃πος. Уже Гомер упоминает С. Алкиноя на острове Схерии и сады Лаерта на острове Итаке, насаженные разными плодоносными деревьями. Греки сравнительно мало обращали внимания на садоводство, потому что у них почти не было домашней семейной жизни (ср. Domus, Дом, 3 в конце). Персидские сатрапы (Кир Младший любил это) устраивали для себя сады и парки (παράδεισοι) из лесных деревьев. В древнейшие времена славились висячие сады Семирамиды в Вавилоне. Римляне разумели под словом hortus, в единственном числе, обыкновенно огород, все равно, находился ли он при жилом доме в городе, или за городом, или в деревне (villa), которая на старинном языке (Plin. 19, 4, 19) сама носила это название. Обрабатывавший такой сад огородник назывался holitor (Horat. ер. 1, 18, 36), часто и vilicus, потому что он (раб) имел вместе с тем надзор за садовым производством, (Juv. 3, 228. Sen. ер. 12); hortulanus, напротив того, — позднейшее название. Слово horti или hortuli во множественном числе обозначает парк или С. для гулянья. Причина этого обозначения лежит в желании выразить разнообразие как отдельных гряд, так и различных частей С., имеющих каждая свое особенное назначение, напр., pomaria, rosaria, topiaria, viridaria, platanones, murteta и т. д. Подобные сады находились большей частью при виллах (поэтому смешиваются выражения horti, hortuli и villa, Cic. off. 3, 14), см. Plin. ep. 5, 6. Ученый садовник, к обязанностям которого принадлежало покрывать террасы всякого рода вьющимися растениями, напр., плющом, борщевиком (акантом), прыщенцом (непогибом), и искусно обрезать деревья в разные формы, назывался topiarius (Cic. parad. 5, 2. Cic. ad Qu. fr. 3, 1, 2). Понятно, что большие парки преимущественно называются horti. К числу самых известных принадлежали: парк Гортензия в его поместье Laurentinum, состоявший из рощи в 12,5 десятины, в которой содержалась разного рода дичь (Columella 3, 13); далее большой С. Лукулла, разведенный им в Риме на горе Pincius (названном collis hortorum). Впоследствии этот сад перешел во владение императорской фамилии. Tac. ann. 11, 1. 32. 37. Plut. Lucull. 37. 39. 81. Лукулл, кажется, перенес в Рим восточный вкус в устройстве садов. Его примеру последовал Помпей; его пространные сады (на северо-западе от Лукуллова С.) были затем куплены М. Антонием (Plut. Pomp. 42. 44), у которого был еще и другой С. возле С. Цезаря (Dio Cass. 47, 40). Сады Цезаря лежали за рекой Тибром (Horat. Sat. 1, 9, 18). В них на время поместились Клеопатра и ее муж, что возбудило негодование патриотов (Cic. ad Att. 15, 15. Dio Cass. 43, 27), а Цезарь завещанием отказал эти сады народу (Suet. Caes. 83. Tac. ann. 2, 41); Август употребил часть их для постройки навмахии, желая дать любопытному народу зрелище морского сражения. В долине, отделяющей гору Quirinalis от горы Pincius, находились великолепные horti Sallustiani, перешедшие от племянника историка Саллюстия во владение императорской фамилии (Tac. ann. 13, 47). Также на горе Esquilinus Меценат развел парк; из находящегося в нем замка (turris Maecenatiana) представлялся далекий и прекрасный вид. После смерти владельца и этот С. перешел во владение императоров (Tac. ann. 15, 39. Suet. Nero. 31). Особенной известностью во времена императоров пользовались horti Gai, названные впоследствии horti Gai et Neronis, находившиеся в Ватиканской долине. Гай Калигула получил их в наследство от матери своей Агриппины и устроил там небольшой цирк, украшенный египетским обелиском (третьим в Риме) (Plin. 36, 11, 15). Когда Калигула был убит, парк перешел к императору Клавдию и от него через посредство младшей Агриппины к ее сыну Нерону, который открыл эти прелестные С. народу, оставляя их, однако, в частном владении императорской фамилии (Tac. ann. 15, 44). К этим С. примыкали вверх по течению реки С. Домиции, тетки Нерона, который получил их после ее смерти. Это было любимое место императора Адриана, построившего здесь названный по его имени мавзолей, который, однако, окончен был лишь Антонином Пием. О внутреннем устройстве всех этих великолепных С., исключая разве обе дачи Плиния (ер. 2, 18 и 5, 6), мы не имеем подробных известий. Вообще только можно сказать, что С., разводившиеся непосредственно при городе, принадлежали богачам, которые, смотря по своему вкусу, любили или искусственную, или изящную природу. Домашних садов в собственном смысле почти не было у римлян, если не считать старинное время. Этот недостаток был менее чувствителен, так как внутри дома было два помещения, похожие на сады, а именно cavaedium, находившееся позади атриума, и примыкавшее к нему peristylium, в виде продолговатого четырехугольника. В первом находилось viridarium, терновая гряда, окруженная свежей зеленью, среди которой стоял водоем; старое дерево, соединенное с преданиями семейства, большею частью лавровое (laurus), осеняло это уютное место, которое, смотря по местным обстоятельствам, было украшено живыми цветами. В более просторном перистилие, окруженном рядом колонн, было уже нечто похожее на настоящий С. В середине бил фонтан, розы распространяли свое благоухание, тенистые миртовые кусты колыхались на ветру, который шумел в высоких вершинах платанов, пиний и лотосовых деревьев. Это прохладное местечко было святилищем семенной жизни. И между тем как эксцентрический вкус римских вельмож устраивал сады с деревьями и цветами даже на крышах (solaria Sen. ер. 122), бедняк любовался своим С., устроенным на подоконнике, где он разводил садовый салат, петрушку, руту, укроп и иногда некоторые цветы. Если простые граждане в Риме должны были отказывать себе в наслаждении природой, то жители провинции в этом отношении были счастливее. Доказательством служат раскопки в Помпеях, где внутри домов и вокруг них были разбиты С. в симметрических формах вроде французского вкуса. Гряды и рабаты обыкновенно окружались буксом. Цветы, которые преимущественно разводились в С., едва ли различались от нынешних пород. Преимущество перед всеми отдавалось розе, которую растили и зимой и привозили из Египта и Нового Карфагена. Зимой растения сохранялись в крытых стеклом оранжереях (Mart. 8, 14). На столе богачей и зимой не было недостатка в винограде, а садовники Тиберия имели круглый год наготове огурцы и дыни. Список цветов и овощей находится у Колумеллы (10 книга de cultu hortorum) и у него же садовый и хозяйственный календарь (11, 3).

  53. Источник: Реальный словарь классических древностей



  54. Русско-английский политехнический словарь

    сад м.

    garden

  55. Источник: Русско-английский политехнический словарь



  56. Dictionnaire technique russo-italien

    м.

    giardino m

    - ботанический сад

    - городской сад

    - зимний сад

    - плодовый сад

    - фруктовый сад

    - яблоневый сад

  57. Источник: Dictionnaire technique russo-italien



  58. Dictionnaire technique russo-italien

    сокр. от сигнализатор абсолютного давления

    avvisatore di pressione assoluta

  59. Источник: Dictionnaire technique russo-italien



  60. Толковый словарь Даля

  61. Источник: