«Клюев»

Николай Алексеевич (1887, Олонецкая губерния, — август 1937, Сибирская железная дорога), русский советский поэт. Родился в крестьянской семье. Получил домашнее образование. Первые сборники — «Сосен перезвон» (1912, с предисловием В. Брюсова), «Братские песни» (1912) и др. Был связан с кругами символистов, возглавлял так называемое новокрестьянское направление (С. Есенин, С. Клычков, П. Орешин и др.), оказал некоторое влияние на раннее творчество Есенина. К. — самобытный поэт, однако его поэзия — архаичная по своей форме — была проникнута патриархально-религиозными настроениями, что сказалось также и в восприятии им революционной действительности, трактуемой в духе реакционно-крестьянской утопии.

Соч.: Песнослов, кн. 1—2, П., 1919; Ленин, 3 изд., П., 1924; Изба и поле, Л., 1928.

Лит.: Хомчук Н., Есенин и Клюев (по неопубликованным материалам), «Русская литература», 1958, №2; Орлов В., Николай Клюев, «Литературная Россия», 1966, 25 ноября.

КЛЮЕВ Николай Алексеевич (1887 - 1937), русский поэт. Поэзия крестьянской патриархальности, стремление открыть в "избяной Руси" древнюю духовную культуру, противостоящую Западу, мистико-романтическая интерпретация русского национального характера, народно-мифологическая символика, религиозность. В последних вещах - глубокое осознание трагедии России. Сборники: "Сосен перезвон" (1912), "Песнослов" (книги 1-2, 1919), "Изба и поле" (1928); поэма "Погорельщина" (опубликована 1987). Погиб в лагере.

Клюев

КЛЮЕВ Николай Алексеевич (1887—) — поэт. Родился в крестьянской семье; литературную деятельность начал в 1912. К. является одним из виднейших представителей кулацкого стиля в русской лит-ре, оформившегося перед войной 1914 на основе форсированного выделения «хозяйственных мужичков» (столыпинские отруба и хутора). Поэтические черты этого стиля — стремление отрицать классовую борьбу в деревне, представив ее как патриархально-идиллическое единство; резкая вражда к городу, разрушающему эту идиллию, рисуемую в религиозно-мистических и фантастических тонах, и стремление конфликтом города и деревни (взятых вне их социального расслоения) подменить те классовые конфликты, которые развертываются в подлинной деревне (это и ведет к отрыву от реальности и фантастико-мистическому изображению несуществующей деревни); наконец заостренно-враждебное отношение к социалистической революции и социальной перестройке, к-рое она с собой принесла. В ряде стихотворений К. с особенным пафосом развертывает идиллические сусальные картины своей деревни, поэтизируя каждую мелочь в ней и превращая ее в совершенно особый мир: «В селе Красный Волок пригожий народ, / Лебедушки-девки, а парни, как мед, / В моленных рубахах, в беленых портах, / С малиновой речью на крепких губах».

Эта «Избяная Индия» и является единственной носительницей творческого начала для К.: «Осеняет словесное дерево, / Избяную дремучую Русь». В ней для К. заключается все подлинное, ценное:

«Олений гусак сладкозвучнее Глинки,

Стерляжьи молоки Верлена нежней,

А бабкина пряжа, печные тропинки

Лучистее славы и неба святей».

Понятно, что изменение этого уклада, те новые моменты в жизни деревни, к-рые связаны в деревне с процессами, протекающими в городе, вызывают у К. резкую вражду: город он трактует как носителя бесовского начала в противовес божественному началу деревни; город для К. — «ад электрический». «Книги-трупы, сердца папиросные, ненавистный творцу фимиам», «Город-дьявол копытами бил, устрашая нас каменным зевом».

Характерно, что в дни империалистической войны К. мотивировал патриотизм своих оборонческих стихов тем, что в лице Германии на Русь ополчился мир машинной техники и городской культуры.

Вся эта система отношений к действительности, четко намечающаяся еще до Октября, это прославление богатой, сытой, «божеской», деревни естественно определяет и его отношение к революции. Первоначально, поскольку окончательная ликвидация дворянства совпадала с интересами кулачества, К. приемлет революцию, но уже здесь у К. выступает совершенно специфическое ее понимание:

«Обожимся же, братья, на яростной свадьбе

Всенародного сердца с Октябрьской грозой,

Пусть на полке Тургенев грустит об усадьбе,

Исходя потихоньку бумажной слезой».

Революция с самого начала трактуется К. в тех же религиозных и даже монархических тонах («Боже, свободу храни, Красного государя коммуны»), понимается только как революция мужицкая: «Пробудился народ-Святогор», «ставьте свечи мужицкому спасу» и т. д.

Даже образ Ленина дается в религиозно-народнических тонах («Есть в Ленине керженский дух, игуменский окрик в декретах»).

Пролетарская революция и ее вождь гримируются под кулака, происходит сусально-националистическое и византийски-церковное искажение лица революции, выраженное в максимально-реакционней форме.

Это своеобразное кулацкое «приятие» буржуазно-демократических завоеваний революции органически связано еще со стихами Клюева о революции 1905, резко враждебными помещичьему строю, но расплывчатыми и религиозными, стилизованными под старинку.

Однако по мере развития революции К. резко начинает от нее отталкиваться, снова развивая мотивы той же «особой» деревни, идущей по своим, «высшими силами» начертанным путям. Революция идентифицируется с тем же дьявольским городом, она разрушает клюевскую сусальную деревню:

«Древо песни бурею разбито,

Не триодь, а Каутский в углу».

«Облетел цветок купальской веры,

Китеж-град — ужалил лютый гад».

И К. остается только обращаться с мольбой к «Егорью» — «страстотерпец, вызволь, цветик маков». Революция разрушает старый уклад и поэтому яростно «разоблачается»:

«Вы обещали нам сады

В краю улыбчиво далеком.

На зов пошли — чума, увечье,

Убийство, голод и разврат...

За ними следом страх тлетворный

С дырявой бедностью пошли, —

И облетел ваш сад узорный,

Ручьи отравой потекли».

«Не глухим бездушным словом

Мир связать в снопы овинные».

«И цвести над Русью новою

Будут гречневые гении».

Эта враждебность к пролетарской революции, постепенно разрушающей базу кулачества в деревне и наконец ликвидирующей его как класс, и является доминантой послеоктябрьского творчества К., она же и вызывает весь тот культ старой, красочной, патриархальной деревни, которую он дает в своих исключительно изощренных в изобразительном отношении стихах. Эту свою установку на «старину» он демонстративно подчеркивает напр. в своем предисловии к сб. «Изба в поле» (1928), завляя, что «знак истинной поэзии — бирюза. Чем старее она, тем глубже ее зелено-голубые омуты...»

Поэмы «Деревня» и «Плач по Есенину» (1927) — совершенно откровенные антисоветские декларации озверелого кулака. К. открыто проклинает революцию за разоблачение мощей и т. д. и предрекает, что «мужик сметет бородою» новое татарское иго. Так развертывается социальная сущность клюевской «старорусской» эстетики.

Мироощущение вымирающего кулачества, цепляющегося за прошлое и отталкивающегося от революции, и выражено в творчестве К. как одного из наиболее ярких представителей кулацкого стиля, среди к-рых следует назвать Клычкова, Орешина, раннего Есенина и др. — см. Кулацкая литература.Библиография:

I. Песнослов, кн. I, изд. ЛИТО НКП, П., 1919; То же, кн. II, П., 1919; Медный Кит, изд. Петр. совдепа, П., 1919; Песнь солнценосца, Земля и железо, изд. «Скифы», Берлин, 1920; Избяные песни, изд. «Скифы», Берлин, 1920; Львиный хлеб, изд. «Наш путь», М., 1922; То же в изд. «Скифы», Берлин, 1922; Четвертый Рим, изд. «Эпоха», П., 1923; Мать суббота, изд. «Полярная звезда», П., 1923; Ленин, Гиз, П., 1924; Изба и поле, М., 1928.

II. Каменев Ю., Литературные беседы, Н. Клюев, «Звезда», 1912, № 10; Троцкий Л., Литература и революция, изд. 2-е, М., 1924; Шапирштейн-Лерс Я., Общественный смысл русского футуризма, М., 1922; Лелевич Г., Окулаченный Ленин, сб. «На литературном посту», М., 1924; Его же, Литературный стиль военного коммунизма, «Литература и марксизм», 1928, II; Князев В., Ржаные апостолы (Клюев и клюевщина), изд. «Прибой», П., 1924; Безыменский А., О чем они плачут, «Комсомольская правда», 5/IV; Бескин О., Кулацкая художественная литература и оппортунистическая критика, Изд. Комакадемии, 1930.

III. Владиславлев И. В., Литература великого десятилетия (1917—1927), т. I, Гиз, М. — Л., 1928.

Леонид Лаврович (4.VIII.1880 - 29.I.1943) - сов. воен. деятель и историк, ген.-лейтенант (1940), проф. Чл. Коммунистич. партии с 1919. Род. в Казани в семье ремесленника. Окончил Казанское пех. училище (1904), участвовал в рус.-япон. войне. Во время 1-й мировой войны в должностях: ком. роты, старшего адъютанта штаба корпуса, в кон. 1917- выборный командир 5-го армейского корпуса. В Красной Армии с 1918. В период гражд. войны был нач. Оперативного управления штаба Юж. фронта, нач. штаба и (с июня по дек. 1919) командующим 10-й армией. С июня 1920 по февр. 1921-нач. штаба 1-й Кон. армии. После войны - нач. пех. школы, пом. нач. школы "Выстрел". В 1924-30 - на работе в центр. аппарате наркомата по воен. и мор. делам. С 1930 - на преподават. работе в гражд. вузах и в Воен.-химич. академии.

Соч.: Борьба за Царицын (1918-1919 гг.), М.-Л., 1928; Камышинская операция десятой Красной армии. Июль 1919 г., М.-Л., 1928; Первая конная Красная армия на польск. фронте в 1920 г., 2 изд., М., 1932.